| | … Вот ведь, разошелся, и не остановишь! - я присел в углу на грубую табуретку, а клинок на всякий случай поперек колен положил. Ноги - под себя. Это чтобы в любой момент можно было быстро вскочить. Хозмиец стоял посреди комнаты и крутил над головой тяжким мечом. Широкое лезвие тихо шуршало в воздухе. Вот оно, старое хозмийское воспитание! И меч, это сразу видно, дурно отбалансирован, и возраст уж не тот. И последние годы, небось, ничего тяжелее склянки с кислотою не поднимал. А ведь никак не меньше четверти часа клинком крутит!
Вообще-то, они, хозмийцы, воины замечательные! Из-за манеры драться двумя короткими мечами без щита их у нас еще обоерукими называют. Правда, сам я так пробовал - нет, не мое. Привык одним лезвием управляться. Но, как показала практика, способ этот весьма эффективен. Из лука или метательным ножом, к примеру, такого бойца снять еще можно, а мечом или секирой - и не думай. Близко не подойдешь. К тому же, хороший хозмийский воин вокруг себя мечами настоящее стальное облако сотворяет, не всяк нож да стрела проскочат. Только от арбалета им спасу нет. И всадники они знатные. Без уздечки, охлюпкой скачут, коленями коня направляют. Очень это, между прочим, способствует в резне, когда толпа на толпу. Кони их, почитай, как одно целое с всадником. Старик, конечно, уже не воин, но ноги кривые, наверняка с детства камень держал. С этим у хозмийцев строго. Мальца лет с семи заставляют валун коленями зажать, да удерживать до посинения. А камень все больше и больше дают. Так, к первой бородке молодежь ножищами-то способна любому коню ребра покрушить. Вот и не сдерешь воина с лошади нипочем, хоть тресни. Бывали случаи, достанет такого стрела, он хоть и мертвый, а не падает, словно скакуну к холке прирос. Говорили, что иной раз приходилось коня ловить, кончать, да обоих и хоронить в одной могиле. Не зря их сначала за кентавров принимали. Привезли из Хозмии байку про конелюдей первые наши негоцианты.
Ну, наконец-то, решился! Угрюмо поглядывая на меня, хозмиец выставил меч вперед. Ага, устала рука-то! Кончик лезвия покачивается и смотрит мне не прямо в горло, как положено, а то в грудину, то в переносицу. И, кстати, очень хорошо, что он левша. Я тоже ложку в шуйце держу. Это значит, не придется ему запястье ломать, а был бы правша – ну никак без этого не обойтись - обязательно под меч попадешь. Как только хозяин сделал несколько шагов в мою сторону, я легко поднялся, толкнул широкое лезвие влево от себя и коротко снизу вверх ударил гардой старику по локтю. Рука от такого удара сразу немеет. Длинный меч с глухим звоном упал на пол. Я наступил на него левой ногой и тут же правой ударил хозмийца прямо в грудь. Тот отлетел к стене и обрушил на себя полку с пыльными книгами. Я закинул меч за спину и разжал пальцы. Лезвие с тихим шипением, словно само собой, скользнуло в ножны. Тихонько щелкнул зажим.
В былые времена опытного бойца определяли именно по тому, насколько ловко он меч прятал. Чтобы, не глядя, попадать кончиком клинка в узкие ножны на перевязи за спиной, нужна обширная практика. По крайней мере, меч надо часто вынимать. И, естественно, часто погружать обратно в ножны. А вот погружение это тогда случается, когда твой супротивник сделать этого не может по понятным причинам.
... А теперь любой сопляк из благородных только и делает, что тренируется меч за спину закидывать. Причем, заметьте, не использовать по назначению, а именно в ножны совать. И таких успехов на этом поприще достигает, что диву даешься...
- Почему меч прячешь? - раздался с пола надтреснутый старческий голос. - Можешь меня сразить, но ничего не получишь.
«Сразить»! Ну и выражение! Что значит, день и ночь за склянками да ретортами проводить! И ведь с десяток лет в Каллии прожил, и прославиться успел, а на местном наречии с выворотами изъясняется.
Старика хозмийца в Гере стали уважать года три как. Он тогда отвел жуткий мор, приходящий каждый раз с Черной Лихорадкой. Болезнь эта – известная гостья в Каллии. Является она из Полой Степи вместе с охотниками на сусликов. Да как является! Пламенем, пожаром по городу. Соберет дань - по семи человек из десятка сведет в могилу, а потом угомонится на пять-шесть лет. И это из десятка по общему счету, а из заболевших - каждый первый в три дня сгорает. Попотеет обильно, поплюет черной кровью, да и преставится в муках великих.
- Собирайся, старый пень, - я бросил еще не пришедшему в себя хозмийцу его хламиду. - И прихвати чего-нибудь потеплее. В горах зябко...
| |
Литературный раздел 
СЫН ВЕТРА. Глава 2. Вот ведь, разошелся, и не остановишь! 
